– Слава богу, товарищ майор, – отвечает старичок. – Проснулась. Не обморозилась. Пусть немного побудет здесь. Посмотрю: может, простыла…

Девочка лежит на кушетке. Майор подсаживается, спрашивает:

– Что, красавица? Очухалась? Куда путь держим?

– Куда надо, – грубо отвечает Лиза.

– А куда тебе надо? – не обращает он внимания на её тон.

– К Сталину! – тем же голосом сообщает девочка.

– Вот как! – вступает в разговор доктор. – Я не ослышался? Тогда тебе следует сейчас лежать в Омске, а не в Барабинске. В другую сторону поехала, матушка.

«Матушка» не верит, майор поддакивает доктору:

– Да, да! Так оно и есть.

Лиза ни о чём больше не хочет говорить. Слезища сползает с её щеки на подушку…

Скоро майор опять наведывается к Лизе. Приносит булочку и стакан чаю. Просит её хорошим голосом:

– Ты, пожалуйста, подожди меня. Не убегай. Ладно? Поговорим. Ладно?

– Подожду, – обещает Лиза.

– Я тебя в гости домой приглашаю. Пойдёшь?

– Пойду.

У двери он оборачивается и сообщает:

– Меня зовут Ильёй Денисовичем. А тебя?

– Олей, – врёт Лиза.

Илья Денисович вскидывает брови, улыбается и выходит.

Потом они идут по вечернему Барабинску. Илья Денисович пытается узнать:

– Откуда ты взялась?

– Из детдома сбежала, – откровенно признается девочка.

– Что? Плохо там?

На этот вопрос он ответа не получает, но спрашивать продолжает:

– А до детдома ты чья была?

– Я? – глупо переспрашивает Лиза и, досадуя на себя, выпаливает: – Я – дочь врага народа!

– Вот как! Ты об этом всем сообщаешь?

– Не всем, – потише говорит она.

– Чем же я заслужил такое доверие?

– Вы? – уже шепчет Лиза. – Вы… Вы – как мой папа…

Майор долго молчит. Светит луна. Поскрипывает снег. Деревья в куржаке…

– Я прошу тебя, – наконец говорит Илья Денисович. – Прошу! Никому и никогда не говори об этом. Я думаю, что время твоё придёт…

Лиза последних слов не понимает, но кивает, соглашаясь.

– Ну вот, – сообщает Илья Денисович. – Пришли…

Дом его – это сени, кухня и комната. С порога кухни Илья Денисович кричит в комнату:

– Оля! Мы пришли.

– Слышу, – доносится ответное, и в кухне появляется Оля. Шаль на ней большая. Сиреневая. Волосы ото лба зачёсаны назад. На затылке собраны в узел.

Есть лица красивые, есть безобразные. А есть родные. О таком лице Лиза очень соскучилась.

Когда Оля подходит помочь ей раздеться, Лиза ловит её руку и на миг приникает щекой к ладони.

Тут же пятится к двери. Но Илья Денисович подхватывает её, приподнимает, велит:

– Стряхивай пимы!

– Две Оли, – говорит за столом Илья Денисович, – как же мне вас называть?

– Оля-маленькая, Оля-большая, – советует Оля-большая.

– Так вот, Оля-большая, – обращается он к жене. – Пока ничего не делай. Уложи её спать. А утром в баню сходите…

Лиза быстро засыпает. Но скоро просыпается, детдомовские ребята всегда настороже. Они всё слышат. Слышит и Лиза. На кухне идёт разговор.

– Ты согласна? Девка что надо!

– Конечно! – отвечает Оля. – Мы же договорились.

– Вот и отлично! – бодро говорит Илья Денисович. – А оформить усыновление – это я берусь. Ты с нею утром поговори…

Лизе очень хочется остаться. Но ей нужно в Москву! Нужно… И утром Илья Денисович с большою Олею девочку в доме не находят…

И опять ветер. И опять снег. И паровозный дым…

На этот раз Лизу милиция высвобождает из уголка платформы, на которой уложен сосновый кругляк.

Идёт очередная облава.

Лизу ведут через железнодорожные пути к приземистому вокзалу. На его вывеске зелёным по белому написано, что перед девочкой всё та же самая станция Татарская.

В милицейской комнате, кроме неё, пацан и девочка лет шести. Девочку спрашивает сидящий за столом дежурный:

– Как тебя звать?

– Катя. Екатерина Антоновна Жихарева.

– Умница, – хвалит её дежурный и записывает ответ. – Как в беспризорных оказалась? – спрашивает.

– Я не оказалась. Меня лечили тут. В госпитале.

Девочка показывает до того спрятанные в рукавах руки, у которых нет обеих кистей.

Дежурный кряхтит, кашляет. Хрипло осведомляется:

– Отморозила?

Катя отвечает спокойно – привыкла отвечать:

– Фашист отрубил. Он хотел мою Поварёшку убить, а я спасла.

– Поварёшка – это кто?

– Кошка.

Дежурный клонится лбом на пальцы подставленной руки. Покачивается, бормочет:

– О Господи! Твою мать!..

Потом он глубоко вдыхает, отдувается и снова спрашивает:

– А родители где?

– Маму другой немец застрелил. Она того фашиста палкой убила. А папа – лётчик! Он меня найдёт. Я уже вылечилась.

– Конечно! А то как же… А как ты здесь оказалась?

– Тётя Гуля тут живёт, у меня больше никого нету. Она раненых возит. Я из госпиталя к ней запросилась, а мне не разрешили. Отпустили погулять. А я убежала. А меня поймали.

– Понятно, – говорит дежурный. – А где раньше-то вы жили?

– В Аксае. Под Ростовом.

– Умница. Всё знаешь. Молодец!..

– А тебя как зовут? – обращается дежурный к Лизе.

– Я всё равно обману, – отвечает та.

– Дело твоё… Как хочешь. Тогда я запишу тебя Марфуткой Ничейною.

Лиза не возражает…

В детприёмнике тесно. Почти все ребята спят по двое. Лизе определили кровать вместе с Катею. Ей велено, как старшей, помогать бедняге. А то бы она прям-таки сама не догадалась! И вот уже две недели, как у Лизы нет возможности убежать. Она не в силах оставить Катю без своей помощи.

Железная дорога от детприёмника недалеко. И днем, и ночью, и теперь в сон-час Лизе навязчиво лезет в сознание стук вагонных колёс: та-та-та, та-та-та, ты-ку-да, ты-ку-да…

Катюша худенькая, беленькая, тёпленькая. Сестричка, да и только. Прижалась. Обняла Лизу культями. Спит. Огромные её глаза прикрыты синеватыми веками. Под веками быстро-быстро бегают зрачки. Паровозный гудок гудит: в пу-у-ть…